В глухие послевоенные годы, когда до оттепели было ещё далеко, осколки Серебряного Века, замечательной и совершенно нереальной эпохи с атмосферой творчества, влюбленности, разрушенной революцией, в пламени которой сгорели многие будущие гении, продолжали будоражить души творческой молодёжи. И уже другие художники и поэты блистали на брегах Невы, они искали свободу, сеяли вечное, надеялись на оттепель, а взамен получили безысходность.
Жизнь Советских людей в те годы была совсем другая, они делились на бедных и очень бедных, на талантливых и очень талантливых. Тех и других выручала взаимопомощь, сближали стихи, проза и живопись. Все жили в одинаковых плоскостях, рассматривая жизнь в увеличительное стекло, спорили, но старались не потерять друг друга. Атмосфера протеста объединяла разных художников и поэтов. В контексте той эпохи вообще важен сам феномен: в то время как в Соединённых Штатах Америки тысячи людей собирались послушать рок-музыку, в Советском Союзе тысячи собирались, чтобы послушать стихи. Независимая от Советской идеологии поэтическая жизнь происходила в подполье, и некоторым из подпольщиков даже удавалось объединиться в группы, правда ненадолго.
Одна из таких групп сформировалась в Ленинграде вокруг Иосифа Бродского, а другая, в Москве вокруг Леонида Губанова. Туда приходили поэты и художники, велись оживленные, откровенные беседы о литературе, живописи, поэзии, вспоминали русских поэтов, живших во Франции, читали стихи Ходасевича, Белого. Они считали, что доброта имеет силу преобразовывать как отдельного человека, так и общество в целом, что она способна сглаживать различия, способствовать сотрудничеству и сплочению, что доброта не только делает жизнь более приятной и счастливой, но и может быть ключом к решению глобальных проблем, с которыми сталкивается человек.
В душах каждого из этих образованных, талантливых ребят, несмотря на ужасное время, горела надежда, а в итоге сгорела душа. Вскоре Бродского осудили за тунеядство и отправили в ссылку, а потом насильно выдворили из страны, что в конечном счёте спасло ему жизнь, а Губанова направили на принудительное лечение в психиатрическую больницу, где он умер в возрасте 37 лет, практически в полной безвестности. Тема безвинной жертвенности и фатальной обреченности поэта во враждебном мире, была характерна для многих поэтов того времени:
А кто вложил вчера в сирень
Букет из чёрных роз,
Цветы, цветы, пора, уж день
Нет, нет, немного грёз.И ты пришла цветы смотреть,
Но что же так темно?
Я понял — это значит смерть,
Я это знал давно.
В те годы существовали два варианта быть напечатанным – самиздат (машинописные, рукописные или фотокопии в Советском Союзе) и тамиздат (издание за границей и нелегальное распространение рукописей в СССР). С окончанием оттепели эти формы существования новой русскоязычной литературы, вообще стали единственно возможными. Иосиф Бродский печатался только самиздатом, но несмотря на это, его стихи знал весь Советский Союз, а Борис Пастернак напечатал Доктор Живаго тамиздатом (в Италии) и, поэтому, он был запрещён в СССР, хотя нелегально был привезён в Советский Союз, где пользовался огромным спросом у интеллигенции того времени. Примечательно то, что и Пастернак, и Бродский стали лауреатами Нобелевской премии по литературе.
Заседание Дзержинского народного суда в Ленинграде состоялось 13 марта 1964 года по адресу Набережная реки Фонтанки, 22. Здание встречало гостей словами: Суд над тунеядцем Бродским. По удивительному совпадению, совсем рядом, по адресу Набережная реки Фонтанки 16, находился дом Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, из которого в свое время велась травля и Пушкина, и Лермонтова. Иосиф Бродский олицетворял собой, своей жизнью свободного человека в тоталитарно несвободном обществе и это, и раздражало, и вызывало отторжение у монолитной массы рабоче-крестьянского строя строителей коммунизма в СССР.
В действительности, вовсе не отказ трудиться на стройках Советских пятилеток послужил стартом травли Бродского, причиной всему оказалась человеческая сущность поэта, его совсем не политическое, а внутреннее, эстетическое инакомыслие. К Иосифу Бродскому того времени в Ленинграде вполне можно применить известные слова Александра Грибоедова (Горе от Ума): Я пишу, как живу-свободно и свободно.
Скульптор и художник Михаил Шемякин (Михаил Шемякин об Иосифе Бродском) говорил: Когда-то Анна Ахматова сказала, что была эпоха Пушкина. Наверное, время, в которое мы живём, будет называться эпохой Бродского. Против Иосифа Бродского была развязана настоящая травля, новаторство его поэтического языка, в корне отличного от языка Советских поэтов и его независимость не просто порицались, это считалось преступлением и, потому, преследовалось. 4 июня 1972 года после лишения Советского гражданства, Бродский вылетел из Ленинграда по Израильской визе в Вену. Так началась новая, замечательная эпоха в жизни великого поэта.
Бесчисленное количество молодых и не очень юношей и девушек часами простаивали в очередях, чтобы хоть раз услышать стихи Бродского на немногочисленных и тайных собраниях поэтов в Ленинграде. Его стихи передавались из рук в руки, читались шёпотом, потому что они были как глоток свежего воздуха в душной атмосфере Советского тоталитаризма. Многие начинающие поэты черпали вдохновение в его стихах и старались подражать, хотя это было практически невозможно. В зал суда посторонних не пускали, но бесконечные толпы людей окружили здание и не расходились до самого конца. Полный машинописный текст этого судилища впоследствии будет опубликован на западе и послужит яркой иллюстрацией современной Бродскому эпохи коммунистического Советского Союза.
Наташа, как и многие другие молодые люди того времени, жадно впитывала эти новомодные течения, ходила на вечера поэзии, пробовала писать стихи и слушала, слушала, слушала дыхание времени. Она рано начала писать стихи о весне, о первой любви — трогательные, нежные, наивные. Это не было литературным творчеством, это был порыв души. Она никому их не читала, стеснялась. Эта черта, врождённая стеснительность, будет сопровождать её всю жизнь. Неверие в себя, в свой талант, всё что написано — только в стол. Да и публикации поэзии в СССР были возможны только членам Союза писателей. А ещё, так сложилось, что нужно было зарабатывать на жизнь, получить профессию и работать, а писать... для этого надо было иметь силу, упорство и бесстрашие Бродского, а оно было далеко не у всех.
Дом, в котором жила Наташа в Ленинграде на улице Бородинская, 2, находился в получасе ходьбы от Набережной реки Фонтанки, 22. Стоя на набережной Фонтанки в холодный мартовский день 1964 года и дожидаясь объявления приговора Бродскому, Наташа поняла, что поэту, не воспевающему коммунистический строй, в СССР делать нечего, его участь в стране заранее предрешена (тюрьма, психушка) и она смирилась, но писать не перестала. Только ещё больше затаилась, скрывала свой начинающий пробиваться из-под тяжёлого спрессованного снега талант поэта. А наяву, поступила в художественное училище в Москве и стала художником-декоратором.
Эта профессия помогла выжить и потом ещё долго помогала решать многие бытовые вопросы. Но жизнь умеет преподносить сюрпризы, и однажды судьба, улыбнувшись, дала возможность окунуться в мир поэзии, где ростки прошлого литературного творчества получили мощный импульс, который продолжался много лет. Писались и стихи, и картины, но, как и прежде, всё это богатство никому было не нужно, и напечатать свои стихи, как и выставить картины, оказалось невозможным, так как по-прежнему не было членства ни в Союзе писателей, ни в Союзе художников.
А дальше новый вираж жизни, и судьба переносит семью в Америку, где наконец расцветает и букет поэзии, и букет живописи. Русская литература зарубежья как в Европе, так и в Америке — это та возможность, та среда, где невостребованные Социалистическим реализмом авторы смогли наконец получить возможность опубликовать свои работы, не только написанные когда-то давно в Советском Союзе, но и те, которые они продолжали писать в зарубежье. В некоторых случаях, как у Иосифа Бродского, Василия Аксёнова и Сергея Давлатова, скандальная известность в СССР помогала устроить свою жизнь за границей. А в тех случаях, когда этой скандальной известности не было, приходилось нелегко и там.
И пройдя через всевозможные препятствия, Наташа смогла состояться и как литератор, и как художник. Ещё в начале 2000-х годов она открыла свой скромный литературно-художественный салон в Сан-Диего, как продолжение того давнего, Московского, камерного литературно-художественного клуба на улице Чехова. Куда, как и прежде в Москве, приглашались все желающие поговорить о поэзии, почитать стихи, обменяться мнением о прочитанных книгах, показать написанные картины и организовать художественные выставки как новых, так и старых работ. Другими словами, в Сан-Диего сформировалось ещё одно место Русского зарубежья в Америке. Правда, оно не было таким широковещательным, как у Сергея Давлатова в Нью-Йорке или Владимира Максимова в Париже. Этот салон был камерным, таким, как и его основатель. В последующем, она возьмёт себе псевдоним Наташа Петербуржская, под которым и будет печататься в американском штате Калифорния в Сан-Диего.
За это время у Наташи было опубликовано 3 тома стихов и 4 тома новелл на русском языке и написано несколько десятков картин маслом и акварелью. В первый и второй тома стихотворений были включены произведения, написанные ещё в Ленинграде и в Москве, и никогда там не публиковавшиеся. А в последующих томах — стихотворения и новеллы, написанные в Америке. И те и другие были написаны на русском языке в отличие от Иосифа Бродского, который писал и публиковал в Америке стихи только на русском языке, а эссе/короткие новеллы — только на английском.